Самая кровопролитная война в истории человечества в той или иной степени коснулась каждой белорусской семьи. Если до 1941 года в нашей республике в ее нынешних границах проживало 9,2 млн человек, то в конце 1944-го речь шла уже о 6,3 млн человек. По данным Департамента по архивам и делопроизводству Министерства юстиции Республики Беларусь, за годы Великой Отечественной погибло от 2,5 до 3 и более млн жителей страны, то есть не менее, чем каждый третий. Белорусы трепетно хранят память о страшных событиях тех лет: почти в каждой семье из поколения в поколение передаются рассказы тех, кто пережил это нелегкое время. В преддверии великого праздника — Дня Победы, «РСГ» собрала несколько семейных историй о Великой Отечественной войне. Именно такими они остаются в памяти народа.

Память

Елена КУНАХОВЕЦ

Юрий КИШИК: «Отца впервые увидел в августе 1945-го»

Белорусский архитектор, кандидат архитектуры Юрий Никодимович КИШИК из поколения тех, кого сегодня называют «дети вой­ны». К счастью, детская память не сохранила всех ужасов того времени: мальчик появился на свет в 1942-м, в самый тяжелый период Великой Отечественной. Его отец, Никодим Петрович, прошел дорогами войны от первого ее дня и до последнего. Обладатель пяти орденов Красного Знамени (1942, 1944, 1945, 1945, 1952), Ордена Отечественной войны I степени (1943), медалей «За боевые заслуги», «За взятие Кенингсберга», «За взятие Берлина» и Креста Храбрых — он сделал все возможное для того, чтобы над головой не только его сына, но и последующих поколений белорусов сияло мирное небо.

— Родители жили в Полоцке. Отца еще в 1932 году, когда он был студентом 1-го курса строительного факультета Белорусского политехнического института (сегодня — БНТУ), забрали в армию в артиллерийские вой­ска. К началу войны он уже стал капитаном, командиром батареи. Наверное, и спасло ему жизнь то, что, во-первых, какой-никакой, а уже имелся определенный опыт в военном деле, во-вторых, артиллерия — это не пехота, где мог погибнуть каждый первый солдат, — начинает свой рассказ Юрий Никодимович.

В сентябре 1939 г. 27-й артиллерийский полк 5-й стрелковой дивизии под командованием Никодима Кишика из Полоцка перебросили в Каунас (Литва). Чуть позже вслед за мужем туда переехала и Вацлава Ивановна.

— Если бы не война, я бы появился на свет в Каунасе. В июне 1941-го отец был на военных учениях, артиллеристы обосновывались на новом месте, строили лагерь, но тут полетели самолеты, пошла стрельба… На следу­ющий же день мама была вынуждена эвакуироваться: переехала к своей сестре в Углич (Ярославская область), где и прожила до окончания войны. Работала в местной школе учительницей, а в 1945-м потеряла зрение, после чего больше не преподавала. Отец с первого дня Великой Отечественной так и был на передовой, закончил войну в звании полковника, командиром артиллерии 250-й стрелковой дивизии. Впервые я увидел его в августе 1945-го, — не скрывает эмоций мой собеседник. — Иногда получали от него фронтовые треугольники. В Углич он пересылал военный аттестат: ежемесячно мы получали денежные выплаты.

В июне 1945 г. из Берлина 250-ю стрелковую дивизию, где служил Никодим Кишик, перевели в Борисов. И лишь в августе семья окончательно воссоединилась: трехлетний сын впервые увидел отца.

Службу Никодим Петрович не оставил вплоть до 1953 года. Кишики периодически меняли место жительства: какое-­то время провели в Порт-Артуре (сейчас Люйшунь), пригороде Далянь (Китай). Когда главу семейства по возрасту уволили в запас, окончательно обос­новались в Минске. Тогда офицер имел право выбора места жительства — и выбор Кишика-­старшего пал на белорусскую столицу.

Здесь мой собеседник с золотой медалью окончил школу. Затем поступил на архитектурное отделение строительного факультета БНТУ. После окончания института Юрий Никодимович работал главным архитектором Лиды. Среди основных работ этого творческого периода — проекты памятников «Курган Бессмертия», «Могила неизвестного солдата», «Памятник героям гражданской войны — воинам 37-го стрелкового полка». Все мемориальные сооружения того времени выполнялись из бетона: других материалов в распоряжении зодчих попросту не имелось. Тем сложнее казалась задача автора — передать беспримерное мужество и героизм защитников Отечества и силу народной памяти. Лишь спустя полвека лидские мемориалы были переведены в гранит.

— О войне, как и большинство представителей поколения победителей, отец мало что мне специально рассказывал. Помню, еще мальчишкой интересовался у него, видел ли он немцев, стрелял ли в них… Но вот когда к нам в дом приходили ветераны, боевые товарищи отца, вместе они вспоминали многие моменты того страшного времени. Я  всегда очень внимательно слушал эти разговоры. Традиционными у военнослужащих артиллерии 250-й стрелковой дивизии были встречи на местах боевых сражений — подо Ржевом, Орлом и т. д., — поделился Юрий Никодимович. — В 1991-м отца не стало, но память о нем, как и о миллионах других защитников Отечества, уверен, будет жить вечно.

Поколение победителей: первые дни войны

«В первой декаде мая 1941 г. наш 27-й артиллерийский полк 5-й стрелковой дивизии вышел со своего места расположения в летние лагеря в районе Козлова Руда, что в 40–50 км северо-западнее Каунаса. Место под лагерь было совсем не оборудовано. Это был участок леса, отмеченный условными границами и разбитый на площадки для дивизионов и служб. К прибытию полка был выстроен лишь очаг для приготовления пищи личному составу и помещение штаба, а все остальное только размечено. Весь личный состав направили на строительство лагеря».

«Только с первых чисел июня мы получили приказ приступить к боевой подготовке. Всех тревожила внешнеполитическая обстановка, тем более что лагерь находился в 30–40 км от государственной границы с Германией. На глазах всего личного состава проходили разведывательные полеты авиации немцев. В полк проникало множество разных слухов. Несмотря на сообщения ТАСС и разъяснительную пропагандистскую работу соответствующих органов, все жили тревожно. Офицеры чувствовали, что такая беспечность ничего хорошего не принесет».

«Все части дивизии выводились на трехдневные учения. Дивизиону предстояло совершить марш на 10 км и к 17.00 16 июня прибыть в район сосредоточения.

Боевая готовность проверялась по нормам, разработанным в доброе мирное время. Проверялось, имеют ли офицеры чемоданы, как они укомплектованы, есть ли у солдат вещмешки (там находилось мыло и зубной порошок). А на то, что дивизион без снарядов и даже без патронов для винтовок, никто внимания не обращал».

«Согласно приказу 27-й артиллерийский полк должен был поднят по тревоге и к 3.00 22 июня занять противотанковую оборону в 18 км от государственной границы, проходившей по р. Шелупе… В указанный район дивизион прибыл с опозданием примерно на один час. Когда мы подходили к назначенному месту, было уже без четверти четыре. Со стороны границы слышалась стрельба. Нагруженные бомбами немецкие самолеты не очень высоко плыли на восток».

«Весь день 22 июня с 4.00 до 19.00 прошел в занятиях и оборудовании противотанкового опорного района. Тревожило то, что с дивизионом ушли все полковые подразделения, и в лагере никого не осталось. Полк оказался разорванным: 2-й дивизион в составе двух батарей был на границе, здесь же — первый дивизион в составе четырех батарей и полковые подразделения».

«Во второй половине дня рассылаю во все стороны свободных офицеров для установления связи со штабом полка или дивизии. Но до вечера в дивизион никто не вернулся. Лишь к исходу дня мне сообщили, что есть распоряжение всем частям и подразделениям отходить за р. Неман через Каунас».

«В лоб дивизии немцы наступали редко. Чаще происходило так, что дивизия останавливалась на своем рубеже, а справа и слева немцы продвигались далеко вперед. Выработалось даже правило: днем мы оставались на занимаемом рубеже, ведя бои, ночью совершали отход, чтобы не попасть в окружение».

«На путях отхода наша дивизия часто оказывалась в подвижном окружении. Немцы на ночь всегда останавливались и часто ограничивались только охранением. Такие заслоны наши части преодолевали успешно. Проводилась разведка, выдвигались батареи ведения огня прямой наводкой, производился очень краткий налет: на большее у нас не было снарядов».

«В г. Торопце собралась вся дивизия. В 1-м дивизионе сохранилось управление, три батареи с офицерами, но очень мало личного состава. Солдаты имели на вооружении только винтовки. В начале сентября дивизия оказалась западнее г. Осташкова, где занимала оборону между озер. И только в конце сентября она значительно пополнилась людьми, оружием и другими видами снабжения».

Из воспоминаний полковника запаса Никодима Петровича Кишика,
записанных в 1970-х гг.

Фото предоставлены Ю.Н. Кишиком

Ирина ШАНЮКЕВИЧ: «Мне есть кем гордиться!»

О героическом прошлом своих бабушек и дедушек к. э. н., доцент кафедры экономики, организации строительства и управления недвижимостью строительного факультета БНТУ Ирина ШАНЮКЕВИЧ узнала от родителей. Истории из жизни блокадного Ленинграда и белорусских деревень, захваченных немецко-фашистскими оккупантами, передаются по наследству из уст в уста и бережно хранятся от поколения к поколению.

— Дедушка по линии отца — Абрам Львович ВАЙНШТЕЙН, был родом из Белгорода, а военную службу проходил на кораблях и частях Балтийского флота. Дважды ранен при защите Ленинграда. Умер он, когда моему отцу едва исполнилось 19, поэтому лично его даже не знала. Кроме фотографий и документов, которые семья бережно систематизировала в альбоме, остались его боевые награды — медали «За оборону Ленинграда» и две «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», а также книга 1896 года на французском языке про историю Египта (по образованию дедушка был учителем французского). Прочитать, к сожалению, я ее не могу, просто храню в память о своем героическом предке. Он не раз за свою жизнь смотрел в глаза смерти, не единожды судьба испытывала его на твердость характера и выносливость. Однажды немцы обстреляли корабли флота, судна начали тонуть. Спасаясь, моряки оказались в воде: кто-то умирал от того, что не умел плавать, кто-то от холода — море было просто ледяным. Когда немцы уплыли, пришла советская подводная лодка и подобрала людей, попавших в беду. Но среди выживших были единицы: с корабля, на котором проходил службу мой дедушка, уцелело лишь трое человек. А дальше флот был «заперт» в Ленинграде, судна стояли на Неве, — начинает свой рассказ Ирина Викторовна.

Последний год службы Абрам Львович провел в разведотделе Балтийского флота. Демобилизовался он только в 1946 году для продолжения учебы в институте иностранных языков. Надо сказать, учеба после 7-летнего пере­рыва на армию давалась защитнику Отечества нелегко: кругом молодежь, а у него уже была жена и маленький сын. Несмотря на трудности, чуть позже Абрам Львович закончил аспирантуру и стал кандидатом психологических наук.

Со своей будущей женой, Зоей Михайловной ШАНЮКЕВИЧ, он познакомился в конце войны. Девушка была родом из Ленинграда, училась в местном институте физкультуры. Комсомольцев в военное время направляли рыть окопы. Чуть позже, когда в рай­оне Ленинграда начались активные военные действия, появилось большое количество раненых, и студенток оставили медсестрами. На протяжении нескольких месяцев девушки находились на передовой, спасали жизни солдат.

— Бабушка была награждена медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и «За оборону Ленинграда». Сохранились удостоверения, которые ей выдавались. Еще более героической была ее мама, моя прабабушка Екатерина Васильевна ШАНЮКЕВИЧ. В копилке семейных наград ее медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За блокаду Ленинграда» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», но подробностей, к сожалению, я не знаю. Даже после смерти родителей мой отец поддерживал блокадников Ленинграда, живущих в Минске. В свое время они были очень близки с дедушкой, а он держал связь с боевыми товарищами до самых последних дней своей жизни, — поделилась Ирина Шанюкевич. — Когда началась война, родители моей мамы были подростками. О том времени даже своим детям они почти ничего не рассказывали. Знаю лишь, что бабушку, Неонилу Михайловну БОРДОВИЧ, вместе с семьей в отместку за смерть нескольких немецких офицеров чуть не расстреляли. Немцы согнали всех жителей д. Курковичи (Минский р-н) и направили в сторону толпы свои пулеметы. Еще минута… и случилось бы самое ужасное. Но кто-то вдруг сообщил захватчикам, что виновник найден в другой деревне. Они просто ушли, никто из сельчан в тот день не пострадал. Бабушке было 14–15 лет. А на ее старшего брата в период войны за связь и помощь партизанам немцы натравили собак: животные загрызли его до смерти.

Дедушка по линии матери — Леонид Георгиевич АСТАШЁНОК, умер, когда самой Ирине Викторовне едва исполнилось девять лет. Детская память о нем мало что сохранила. От мамы значительно позже она узнала, что в 13-летнем возрасте ему довелось стать единственным кормильцем в семье.

— Дедушка как-то объяснил, почему у него периодически болела спина: хотел украсть из немецкой столовой какие-то сладости, но его заприметили и сильно ударили подкованным сапогом в спину. Еще рассказывал, что на «теплушках» приходилось ездить за несколько километров от дома, чтобы заработать на продукты или обменять какие-то вещи на хлеб и накормить маму и сестру. Также мы находили информацию о моем прадедушке, Егоре Михайловиче АСТАШЁНКЕ. Его военный путь закончился на территории Латвии. В копилке боевых наград две медали «За отвагу» и орден Красной Звезды. Глядя на жизненные истории своих предков, понимаю: мне действительно есть кем гордиться! — не скрывает эмоций Ирина Шанюкевич.