Архитектура и строительство № 1 / 2025

Предметом очередного нашего исследования стали особенности архитектурно-планировочной структуры Берестья: обратила на себя внимание недостаточная ее изученность на фоне ряда публикаций в связи с 1000-летием Бреста. Заметным событием в изучении его истории явилось открытие в 1970-х гг. белорусским археологом П.Ф. Лысенко (1931–2020) на одном из островов посреди Западного Буга следов укрепленного поселения. Ученый называл объект не иначе как городом [1, с. 29-77]. Однако функциональное назначение находки еще предстоит уточнить. А главное – необходимо выяснить, где и как формировались одно или несколько открытых поселений с торгом, которые являлись основными элементами поселенческих комплексов на белорусских землях. Так что изучение зарождения Берестья по-прежнему остается актуальной задачей.

Но можно ли рассчитывать на успех исследования древнего города, перенесенного в XIX в. на совсем другую площадку, не оставившего ни документальных материалов о своем происхождении, ни надежд на проведение археологических работ?

Оказалось, можно, и этому способствовал ряд удачно сложившихся обстоятельств! Большое количество литературы о генезисе раннеславянских городов – чешских, словацких и особенно польских (выделим здесь содержательные труды Г. Мюнха [2] и В. Хенселя [3]). Разработанный польским архитектором С. Бобинским специальный метод воссоздания ранних городских структур [4]. План Бреста 1802 г., составленный очень кстати с нанесением границ земельных участков [5] и позволивший предположить, что улично-дорожная сеть центрального острова была результатом перепланировки (о том, какое это имело значение, будет показано далее). Материалы ранее выполненных с применением метода С. Бобинского наших же исследований Гродно [6, с. 9-18] и Могилева [6, с. 19-25].

Теперь перенесемся в открытое археологами Берестье.

Здесь, на площадке размером около 1 га под толстым слоем грунта было обнаружено около сотни хорошо сохранившихся однокамерных изб-клетей [1] (ил. 1, а): они были единовременно засыпаны при строительстве берестейского замка в XIV в. [7, с. 41]. Называя объект городом, П.Ф. Лысенко, а вслед за ним и другие историки, с удивлением отмечали очень странные его особенности. Так, небольшие (до 3-х м) бревенчатые избы были расставлены скорее бессистемно и очень плотно: об этом более правдиво свидетельствует не рисунок, а план раскопа (ил. 1, б). На территории поселения не обнаружено ни одного хозяйственного двора, ни одной служебной постройки. Клети совершенно не имели окон, а дверные проемы были такими малыми (0,8 х 1 м), что попасть в избы можно было только ползком [1, с. 44, 52, 59; 7, с. 36].

Ил. 1а

Ил. 1б

А ведь по всем отмеченным признакам найденный объект увы – не город, а типичный предысторический град! Он служил лишь укрепленной частью города, временным убежищем племенной общины. Множество таких укрытий обнаружено на территории древних европейских городов у различных этнических объединений славян – и восточных, и западных [3, s. 362-365; 4, s. 36-158]. Один лишь археолог В. Коваленко (Польша) описал 32 примера общинных градов [8]. Досадно, что обширная литература о генезисе раннеславянских городов осталась вне поля зрения белорусских археологов.

Между тем, разъясняя вопрос о происхождении племенных укрытий, известный историк и этнограф Н.И. Костомаров (1817-1885) писал, что славяне, жившие в соседних селах, строили укрепление, «принадлежавшее всем им вместе, служившее в случае надобности (выделено мной – Ю.К.) временным убежищем (цит. по: [9, с. 144]). При этом в Древней Руси все, что было огорожено, повелось считать городом, хотя в социально-экономическом смысле эти укрепления, конечно же, городами не являлись. В Речи Посполитой и ВКЛ сложилась более дифференцированная терминология. Общинные убежища называли градами, открытые поселения возле них – подградьями, или приселками, а весь поселенческий комплекс, имевший различные размеры и систему укреплений, обозначали как «место» [2; 3; 4; 8]. Будем и мы придерживаться этих терминов.

Среди известных реконструкций облика общинных убежищ вызывает интерес крупный западнославянский град в Берлин Шпандау [10, s. 271]. Он размещался, как в Берестье, на речном острове, имел удлиненное овальное внутреннее пространство, плотно заполненное небольшими избами и надежно огороженное стеной-городней с тремя проездными башнями и частоколом вдоль береговой линии (ил. 2, а). Заметим, что часть града к XI в. была уже выделена для размещения двора местного властелина.

Ил. 2а

Ил. 2б

Тоже любопытный, но значительно меньший град XII в. был возведен, к примеру, в Ополье (Польша) [10, s. 277]. Он также располагался на острове, поверхность которого имела немалые перепады отметок рельефа, так что некоторые постройки получили своеобразный нижний ярус (ил. 2, б). Планировка града демонстрирует все ту же скученность построек, но еще и наметившуюся типичную перекрестную систему одного основного и нескольких второстепенных проездов. Сопоставление воссозданного облика ряда общинных градов заставляет усомниться в абсолютной правильности реконструкции, предложенной П.Ф. Лысенко. В известных объектах обычно все было устроено просто натяжек. Не было в тех градах ни сети так называемых улиц, ни сложных перекрестков и развилок. Избы не отворачивались дверными проемами от проходов; один проезд обслуживал не четыре, а только два или даже один ряд построек [4, s. 47; 10, s. 273)]. И если в берестейском граде князем Владимиром в 1289 г. были сооружены каменный столп и церковь Св. Петра [1, с. 29], то значит, во-первых, изображение града, представленное П.Ф. Лысенко, относится к концу XIII в. Во-вторых, есть основания предполагать и наличие к этому времени огороженного княжеского двора, или «малого замка», как это было в Могилеве в граде на Костерне [6 с. 24] или в Гродно в граде на бровке плато над Неманом [6, с. 13-14].

Неточности в реконструкции облика града в Берестье не отменяют ценность находки П.Ф. Лысенко. Опираясь на безусловно установленный факт существования града на Замковом острове, можно приступить к поиску и характеристике второй части первоначального поселенческого комплекса Берестье, всегда остававшегося словно в тени популярного объекта. В данной ландшафтной ситуации открытое поселение могло сложиться только на одной площадке, защищенной самой природой, только на соседнем центральном острове у слияния Западного Буга и его притока Мухавца, на оси старинного торгового тракта.

Перед воссозданием планировочной структуры Берестья целесообразно сделать небольшое отступление, поясняющее, на фоне каких исторических процессов появился метод С. Бобинского, на чем базируются его основные положения и возможности изучения раннего города за письменным столом.

К настоящему времени достаточно хорошо известно, что ряд западноевропейских городов, начиная с XIII–XIV вв., получали привилеи на магдебургское право. Менее известно о проведении вслед за правовой реформой планировочного переустройства тех же городов – так называемой локации [2, s. 30; 4, s. 22-37]. Она заключалась в создании удобного рынка, расширении и спрямлении прежних улиц и «пробивке» новых, уменьшении ранее огромных земельных наделов, зато увеличении их количества.

Однако до сих пор совсем не было известно о том, что локации городов в ВКЛ тоже имели место, но проходили позже и не так широко. Так, по нашим исследованиям были перепланированы Гродно (1533-1541 гг.) и Могилев (1561-1577 гг.) ]6, с. 47-48]. Первый привилей на магдебургское право Берестью предоставил Великий князь Ягайло еще в 1390 г. [7, с. 50], однако локация города состоялась много позже.

Упомянутый метод воссоздания ранних городских структур (только тех, которые были преобразованы в ходе локации) основан на анализе происшедших при этом изменений земельных участков – их размеров и ориентации их границ относительно осей улиц. Самый простой и распространенный пример: если до локации соседские границы участков (длинники) были, как правило, перпендикулярны линии застройки, то после «пробивки» улицы, разделившей прежние наделы на две части, отрезки прежних длинников оказывались словно на одной линии и под иным углом к оси новой дороги.

Если же две близко расположенные друг к другу улицы концентрическими дугами окружали какой-то опорный узел, а между улицами были нарезаны очень мелкие участки, значит нам встретились следы бывшей линии деревоземляных укреплений (так было при изучении плана Гродно [6, с. 16]) и т.п. Множество таких своеобразных указателей-подсказок выявил С. Бобинский (подробнее см.: [4, s. 26-30]).

Начавшаяся работа с планом Бреста 1802 г. (ил. 5) по воссозданию его ранней городской структуры сразу же привела к выделению из дорожной сети центрального острова нескольких новопроложенных в ходе локации улиц. Они выглядели значительно более широкими, чем первоначальные проезды, были прямолинейными или состояли из отрезков прямых. Далее было установлено, что дорога В (ил. 6) рассекала протяженный блок земельных участков так, что большинство их длинников, оказавшихся по разные стороны «пробитой» улицы, расположились на одной линии. Когда же обратил на себя внимание веер клиновидных участков и разделяющих их длинников, появились предположения, что, во-первых, указанная широкая и длинная дорога В (на ил. 6) была «пробита» в ходе локации. Во-вторых, что единые прежде длинники «упирались» в некую ликвидированную основную криволинейную дорогу 2 , от которой на плане 1802 г. кое-где остались следы.

Ил. 5

Ил. 6

Аналогичный результат был получен при анализе блока застройки, сложившегося с другой, западной стороны криволинейной дороги 2. и тоже рассеченного новопроложенной дорогой Б. Удивила при этом возникшая непараллельность блоков, изогнувшихся дугами, напоминая вместе с длинниками характерный рисунок ресничек глаза.

При этом между расходящимися ветвями дороги 2 образовывалось некое протяженное внутреннее пространство переменной ширины. Тут уж для его идентификации пригодился опыт наших предыдущих исследований. Точно такая же ситуация встретилась при анализе первоначальной структуры Луполовского и Покровского посадов Могилева [6, с. 19-20] или фрагментов плана раннего Гродно (в городском ядре и на бровке плато над р. Городничанкой) [6, с. 12, 16]. И там и здесь было обнаружено характерное раннеславянское планировочное образование с удлиненным торгом посередине – так называемая овальница.

В истории материальной культуры немало примеров овальниц с плацем торговым [2, s. 18; 4, s. 78-149]. Овальницы в городах на белорусских землях по нашим исследованиям замечены в Гродно, Могилеве, Лиде, Новогрудке, Минске, Бобруйске и др. Удлиненное пространство между раздваивающейся главной дорогой, по мнению ученых, было необходимо на первых порах для устройства стоянок торговых караванов, колодца или водоема, выпаса мелкого скота и даже с целью обороны от набегов врагов [3, s. 346; 4, s. 174, 193]. С. Бобинский составил любопытную сводную таблицу распространенных городских структур типа «град – овальница» [4, s. 146]; среди них находим и варианты, подобные сложившемуся в Берестье.

Просторная территория центрального острова Берестья и отсутствие укреплений не ставили прибывающему населению никаких ограничений в количестве и размерах частных наделов. Меньшая же протяженность западного блока земельных наделов (см. ил. 6) предположительно объясняется двумя факторами: менее предпочтительной ориентацией изб окнами на северо-восток; закономерным возникновением более крупного и удобного торга на южной части острова, возле пересечения двух трактов – 2 и Ж (см. ил. 6). Точно так, во всяком случае, произошло в раннем Гродно с возникновением Немецкого рынка возле овальницы на берегу р. Гороничанки (6, с. 24). Кроме того, в южной, приподнятой по отметкам рельефа части центрального острова, возле бровки плато, вероятнее всего размещались святилища.

Не меньший интерес представляет и планировка центрального острова, образовавшаяся в ходе локации. Она хорошо «читается» на том же плане Бреста 1802 г., но оценить ее достоинства можно, только выяснив структуру долокационного города. Следует признать, что неизвестный локатор весьма рационально выполнил поставленную перед ним задачу по организации городского пространства. Вначале он проложил вдоль продольной оси острова две новые главные улицы, расходящиеся от северной границы острова. Слегка изломанный в плане первый луч В (на ил. 6), разрезав длиннейшие наделы протяженного блока земельных участков, вышел к берегу рукава Мухавца, определив иное место для моста. Более короткий второй луч Б продолжился до старой дороги 6, сохранившей свое местоположение (Ж), но расширенной.

Затем были проложены три дороги, перпендикулярные главным улицам. Средняя дорога Д (на ил. 6), ставшая поперечной осью острова, соединила центральный район с Замковым островом и складской зоной на берегу Мухавца. Крайние дороги Г и Е обеспечивали функциональные связи соответствующих районов с главными улицами. При этом дорога Г направлялась непосредственно к мосту через Западный Буг и далее на Варшавский гостинец; дорога Е подводила к мосту через один из рукавов Мухавца и далее на Кобринский тракт. Вдоль западной кромки острова прокладывалась дорога А для освоения остававшейся широкой полосы свободной территории.

Большая площадь, даже не площадь, а просторное открытое пространство между улицами Д и Е, отводилось для создания общественного центра города – с новым регулярным рынком, участками для размещения ратуши и других ведущих сооружений. Она получала возможность для пространственного раскрытия в сторону Замкового острова и Мухавца. О времени, инициаторе и исполнителе перепланировки можно говорить лишь предположительно, но с немалой долей уверенности. Конечно, это произошло в середине XVI столетия, когда совершались локации в других городах ВКЛ, когда Берестейское староство возглавил (с 1549 г.) Николай Радзивилл Черный, очень заботившийся о хозяйственном и культурном развитии города [7, с. 72]. В 1566 г. прибывшие из Вильно ревизоры Иван и Дмитрий Сапеги уже составляли опись городских владений [7, с. 74], то, что в ВКЛ обычно называли уволочным измерением. Вероятно, в пределах 1549 и 1566 гг. и произошла локация Берестья.

Развиваясь далее на основе регулярного плана, упрямо восстанавливаясь после разрушительных войн и страшных пожаров, к середине XVII в. Брест (так он стал называться) был уже типичным европейским городом. На гравюре Э. Дальберга [11] город перед очередной осадой (на этот раз шведами в 1657 г.) был изображен с плотной 1-2-этажной застройкой по периметру острова и чередой ведущих гражданских, административных и культовых зданий в его ядре. Художественную целостность городской панораме придавали ряд высотных доминант, горизонтали оборонительных стен и живописное природное предполье с многочисленными рукавами Мухавца.

Результатом проведенного исследования, как и предполагалось, стали ранее неизвестные эпизоды градостроительного развития Берестья–Бреста, пусть короткие, скачкообразные, без точных хронологических дат, но яркие, раскрывающие характерные особенности ранней городской структуры.

Установлено, что ее своеобразие определялось следующими взаимосвязанными факторами. Выразительной территориально-ландшафтной структурой местности, выбранной для будущего города и освоенной жителями с помощью рационально проложенных трасс нескольких загородных трактов, пересекающихся как раз на центральном острове. Удачным выбором прибывающим сюда раннеславянским населением площадки для общинного града на одном из труднодоступных островов посреди целого их архипелага. Специфическим раннеславянским планировочным образованием – овальницей, с удлиненным торгом внутри так называемого трактового города, сложившегося вдоль оси центрального острова. Рациональной перепланировкой его территории, предпринятой властными структурами ВКЛ в ходе локации и ставшей основой для формирования типичного европейского города.

Нельзя не отметить еще один, не планируемый, но весьма ценный, особенно для будущих исследований, результат. Таковым еще раз стали подтвержденные возможности ретроспективного метода С. Бобинского, обещающие новые открытия в богатейшей градостроительной культуре Беларуси.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 1. Лысенко, П. Ф. Открытие Берестья / П. Ф. Лысенко. – Минск : Бел. наука, 2007. – 181 с. 2. Munch H. Geneza rozplanowania miast Wielkopolskich w XIII I XIV wieku / H. Munch. – Krakow : Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1946. – 320 s. 3. Hensel, W. Slowianszczyzna wczesnosredniowieczna: zarus kultury materialney / W. Hensel. – 3-e wyd. – Warszawa : Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1965. – 675 s. 4. Bobinski, S. Urbanistika Polskich miast przedlokacyjnych / S. Bobinski // Studia I Materialy do Teorii I Historii Architektury i Urbanistyki. – T. 13. – Warszawa : Polska Akad. Nauk, 1975. – 192 s. 5. План Бреста 1802 г. [13, с. 146]. 6. Кишик, Ю. Н. Белорусский город / Ю. Н. Кишик. – Минск : Беларусь, 2015. – 223 с. 7. Брест. 1000. Истоки, судьба, наследие (под ред А. М. Суворова). – Брест : Полиграфика, 2019. – 320 с. 8. Kowalenko, W. Grody i osadnictwo grodowe wielkopolski wczesnohistorycznej (od VII do XII wieky) / W. Kowalenko. – Poznan: Nakladem Polskiego Towarzystwa Prehistorycznego, 1938. – 345 s. 9. Самоквасов, Д. Я. Древние города России: историко-юридическое исследование / Д. Я. Самоквасов. – СПб.: Тип. К. Замысловского, 1873. – 165 с. 10. Leciejewicz, L Slowiane zachodni z dziejow tworzenia sie sredniowiecznej Europy / L. Leciejewicz. – Warchawa : Panstwowe Wydawnictwo Naukowe, 1989. – 294 s. 11. Гравюра Бреста 1657 г. Э. Дальберга [13, с. 112].